Вся семья мешала спать в поезде — но утром я сделал то, что запомнят надолго: Храп, ор и блатняк. Я проиграл ночь, но выиграл утро

Когда я вхожу в вагон, всегда надеюсь на спокойствие. Полупустое купе, проводница с усталым, но нейтральным лицом, тишина и лениво закипающий чайник – всё предвещало тихую ночь в духе Чехова: немного скучно, но вполне благопристойно.

Я и представить не мог, что за стенкой меня ждет не умиротворяющая проза, а настоящий хоррор в стиле «Сияния», только вместо топора – бесконечные песни шансона и орущий ребенок.

В купе напротив поселилась семья. Глава семейства – в майке с кричащей надписью «Отдыхаю с душой» и с видом человека, уверенного в своей правоте. Его спутница – в розовых тапках с логотипом Puma и характером, закаленным жизненными бурями. А их отпрыск… это был не мальчик и не девочка, а неуправляемый ураган, не знающий пауз, ритма и, кажется, жалости.

– А давай я прыгну! – вопил он, едва переступив порог купе.

– Да попей уже воды, Вадик! – обреченно вздыхала мать.

– Включи музыку, Славик, спать не хочется! – командовал Вадик, даже не пытаясь скрыть свою гиперактивность.

К десяти вечера этот маленький монстр окончательно вытравил из моей головы последние остатки человечности. Он носился по купе, словно одержимый, прыгая с полки на полку, с пола на полку, как будто в жизни у него была только одна цель – найти самую скрипучую доску в этом проклятом вагоне. И, к сожалению, он ее нашел.

Мое терпение лопнуло. Я, словно голос совести, восстал из полумрака.

– Может быть, немного потише? Люди спят. Или, по крайней мере, пытаются, – тихо, но твердо произнес я.

Отец семейства повернулся ко мне, поправляя внушительную цепь на шее. В его взгляде читалась неприкрытая агрессия, как будто я только что публично призвал его отречься от Родины.

– Сейчас-сейчас, уложим, – буркнул он, словно речь шла не о ребенке, а о подстреленном мамонте.

Но "укладывание" затянулось. Блатняк, воспевающий тюремную романтику и честных людей, скрывающихся в тени закона, гремел до полуночи. Свет в купе включался всякий раз, когда маме Вадика вспоминалось о жажде маленького урагана. Вода у них, видимо, хранилась исключительно в пластиковых бутылках, издающих предсмертный хруст при каждом открытии.

К двум часам ночи я лежал на нижней полке с глазами человека, у которого украли целую ночь жизни. Я смотрел в потолок, но видел не его, а свое неминуемое будущее: хроническую усталость, нарастающее раздражение и робкие ростки мстительности.

Я злопамятный. Не из каких-то высоких убеждений, а просто по особому устройству нервной системы. Такая вот особенность организма.

Мой поезд прибывал в пять утра. А эта адская семейка ехала дальше. Значит, они будут спать.

О, они обязательно будут спать.

В 4:20 я поднялся. Тихо, словно монах, готовящийся к утренней молитве. Включил свет – не ярко, но достаточно, чтобы разбудить дремлющую злость. Заварил чай, с особым удовольствием вдыхая ароматный пар. Открыл термос с таким звуком, будто откупоривал запечатанный веками крик. Затем достал печенье. Доставал медленно, с нарочитым шуршанием обертки и хрустом коробочки, словно выбирал предначертанное будущее.

Музыку я тоже включил. Не громко, чтобы не потревожить остальных пассажиров. Но достаточно, чтобы мои "герои" начали нервно шевелиться. Сначала отец семейства недовольно повернулся на бок и что-то промычал. Потом мама Вадика резко села и уставилась на меня, как на радиоприемник времен войны, транслирующий вражескую пропаганду.

– Извините, не спится, – невинно улыбнулся я. – А чай, знаете ли, особенно хорош под утро.

Они ничего не ответили. Лишь Вадик, почувствовав неладное, заворочался на своей полке. Он, наверное, был единственным, кто искренне не понимал, за что ему все это.

Поезд, как назло, опоздал на час. Я невозмутимо сидел, читал утреннюю газету, потягивал горячий чай, слушал в наушниках свой тщательно подобранный плейлист: немного Баха, немного джаза и, конечно, много шуршащих пакетиков с печеньем. И ни разу не отвел глаз от страдальцев напротив, пока не объявили мою станцию.

Собирая вещи, я бросил на них последний взгляд. Лица были помятые, словно после ночи, проведенной на старом, продавленном матрасе. Усталость гнездилась в них, как голуби на вокзальном карнизе.

– Всего доброго, – сказал я нарочито вежливо. – Хорошей дороги. И – поменьше музыки на ночь. Это, знаете ли, вредит сну.

Я вышел на перрон. У меня был тяжелый чемодан, легкий недосып и торжественное чувство восстановленной справедливости. Что-то вроде тихой, личной победы в маленькой войне, о которой никто, кроме меня, никогда не узнает. И эта победа была чертовски приятной.

Читайте также:

• Люди лишились дара речи: в поездах теперь делать строго запрещено. Как теперь будут ездить пассажиры РЖД
• Белый, молочный или горький: врач назвала самый вредный шоколад
• У россиян глаза на лоб полезли: названа реальная стоимость перелета семьи в аэропорт Геленджика и обратно по регионам
• Забудьте о перевесе! Бывшая стюардесса раскрыла секрет, как провезти больше вещей в самолете бесплатно
• Цены взлетят до небес: Набиуллина предупредила о планах по изменению ключевой ставки